Читать книгу "Змеи. Гнев божий  - Ольга Миклашевская"

– Леш, утихомирься, пожалуйста.

Катерина не смотрит на молодого супруга – он ее, кажется, вообще не интересует. Хотя, впрочем, чего он хотел? На сельской дискотеке она с ним танцевать тоже не сразу согласилась, и оба понимали, что не от стеснения.

Есть в Леше что-то непривлекательное, однако не в характере и не в лице. От него, в отличие от других деревенских мужиков, даже пахнет сносно. Не фиалками, конечно, но все же. Только вот порой, когда он сам этого не осознает, он выглядит как отсидевший двадцать лет за особо тяжкое. Выражение лица, положение тела – в такие моменты он отталкивает сильнее, чем заядлого грибника отталкивает мухомор своей ярко-алой шляпкой.

Катя мужу об этом никогда не говорила и собирается хранить сей секрет долгие годы, пока водка не разлучит их, потому что в глубинке некоторые матери до сих пор учат своих дочерей: женщина может обрести настоящее счастье только через страдания.

– Ты чего это мужем командуешь? – раздувает грудь Леша.

Катерина все еще прижимается носом к стеклу, пытаясь разглядеть, что там творится у Веры, и раздраженно машет рукой.

– Забыл, в чьем доме живешь? – спрашивает Катя, а про себя думает: «Ну вот, опять началось».

За спиной раздается звон битого стекла.

– Ну вот и катись к своей Верке! А я это больше терпеть не намерен.

Хлопает дверь. Катерина даже не оборачивается, потому что знает: еще до полуночи вернется. Чай, уже не лето – холодно. А идти Леше все равно некуда, потому что родители его переехали в Краснодар и дом продали за копейки, не спросив мнения своего единственного сына.

А вот за Веру Катя волнуется. Неспокойно у нее на сердце, совсем как у покойной бабки когда-то, когда мать тайком ездила в Москву продавать технику и обручальные кольца.

В висящей на спинке стула сумочке, купленной у кого-то из товарок с рук, Катерина не сразу находит мобильный и дрожащими руками принимается жать на кнопки. Зарядка вот-вот сядет, но на последний звонок должно хватить.

К счастью, подруга берет трубку уже после второго гудка.

– Вер, ты?

В ответ – тишина. Точнее, даже не совсем тишина, а кто-то медленно и методично дышит прямиком в трубку. На проблемы со связью точно не списать.

– Вера? – Волнение скрыть не получается, и это только веселит собеседника.

– Здесь твоя Вера, здесь, – произносит знакомый до боли голос.

– Соловка?

Когда Вера их только познакомила, Катька едва в него не влюбилась. Хотя, может, и влюбилась, но она тогда соплячкой еще была, ничего в мужиках не понимала. Соловка тогда казался принцем – и плевать, что без коня. Высокий, крепкий, не то что Лешка: в нем кожа да кости, несмотря на то, что жрет, как боров. Особенно Катьку завораживал взгляд Вериного жениха: светлый, умный. Такому человеку хочешь не хочешь – доверишь все самое дорогое. Он как будто успел прожить жизнь, еще толком не начав жить.

Зато потом подросшая Катерина поняла, какой была дурой. Вместе с исчезнувшим Соловьем прошли и детская влюбленность, и всякое уважение. Как бы он ей ни нравился, подругу свою Катя любила все-таки больше, а бросить ее мог только отъявленный мерзавец.

– Сколько лет, сколько зим! Катюша, ты ли это?

Катерину тошнит от его фальшивого воодушевления. Столько лет о ней не вспоминал, а сейчас, нате вам, якобы рад слышать. Ей больше не двенадцать лет, ее теперь не проведешь.

– Вера там? – вместо ответа на вопрос спрашивает Катерина.

– Здесь твоя Вера, ничего с ней не случится.

– Тогда трубку передай.

– Чего это мы так холодно, Катюша? Не чужие люди, в конце концов.

– Веру. Дай.

Соловей еще какое-то время дышит в трубку, но Катя терпеливо ждет. Если Вера с этим уродом, это не конец света. Сейчас самое главное – это услышать ее голос, узнать, все ли с ней в порядке.

– А… знаешь, Катюш, она не может.

Если бы он сейчас стоял рядом, Катя бы не побоялась, врезала бы ему прямо в живот.

– Что значит «не может»?

– А то. Подруга твоя… занята.

Больше всего Катерине не нравятся эти долгие паузы, как будто Соловка на ходу придумывает, как бы половчее соврать. Еще это тяжелое дыхание его крайне подозрительно. Катя до сих пор помнит, как он жарким летним днем мог до посинения плескаться в реке и ни капельки не устать. Неужели годы наконец берут свое?

– В плане занята? Соловка, не испытывай мое терпение, позови Веру.

– У-у-у, а бельчонок может злиться? – На другом конце провода доносится хриплый смех, но какой-то несчастливый.

«Все мужики одинаковые», – с раздражением думает Катя. Мать говорила, с годами начинаешь больше их понимать и осознавать, что понимать-то там нечего. Взрослые дети, что с них взять.

Внезапно в трубке раздается булькающий звук, совсем как когда кипящее молоко начинает пузыриться, прежде чем убежать в неизвестность.

– Соловка? – испуганно зовет Катя. – Соловка, ты там?

– Здесь-здесь, куда я денусь.

Только вот, вопреки собственным заверениям, Соловей словно угасает, будто песня, чья мелодия постепенно затухает.

– Ну все, Катюш, мне пора. Рад был с тобой поговорить. У тебя там как дела, хорошо? В общем, не хворай. – И он отключается.

Катя второпях еще раз нажимает кнопку вызова, но телефон уже умер. В тот момент, когда его реанимирует зарядка, сигнал уже не проходит. «Абонент находится вне зоны действия сети…»

– Вот черт, – ругается Катерина себе под нос.

Знала же, знала, что так и будет. Едва поняла, с кем разговаривает, знала, чем все закончится. Где теперь Веру искать? Не сделает же он ей чего плохого?

Дрожащими руками тянется к кружке с холодным кофе, оставленным еще с завтрака. Ледяную жижу невозможно пить, и Катя чуть не давится прогорклым напитком. Несколько молочно-кофейных брызг летит на ковер, но среди аляповатых узоров их не разглядеть.

Схватив со спинки стула старое шерстяное пальто, Катя вылетает из дома, еще какое-то время спрашивая себя, захлопнула ли дверь. Но обернуться уже нет ни сил, ни времени. Она бежит мимо соседских домов, с содроганием отмечая, что во всех окнах, кроме Вериного, горит свет.

Земля под ногами размокла после дождя, и Катя чуть не падает, но каждый раз умудряется удержать равновесие. У самой кромки леса она ненадолго замирает, прислушиваясь к шороху листьев, а затем резким движением приникает к земле. Там, где еще мгновение назад были человеческие ноги, теперь два хвоста, покрытых золотой чешуей.

Когда полуженщина-полузмея исчезает в лесной чаще, из тени старой ели выступает молодой мужчина, чью лихорадочную дрожь можно заметить даже в темноте. Он судорожно облизывает обветренные губы и еще какое-то время смотрит туда, куда совсем недавно ушла – да нет, скорее уползла – его жена.